Через низкую арку он вошел во двор-колодец, полный талого снега. Это уже четвертый двор. Детская площадка, качели, мальчишки на мокрой площадке гоняют шайбу. Шайба расплескивает вокруг себя воду, но мальчишкам все равно.
Он постоял под аркой, оглядел двор. Так хотелось, чтоб память зацепилась за что-то, вытащила из глубин подробности прошлого. Но здесь все было не так, как там – в её глубинах. Ещё бы – столько лет прошло. Тогда ничего, кроме натянутых бельевых веревок, сараев-пристроек под окнами, кустов флоксов и скамеек здесь не было.
А теперь…
Всё могло измениться за столько лет. Вернее даже так – не могло не измениться.
На незнакомого представительного пожилого мужчину в кепке с меховой оторочкой никто не обращал внимание. Здесь, в четырех домах двора, многие сдавали квартиры. Питер…
Ему нужно было в дом, стоящий от арки справа. Это точно измениться не могло. Он помнил, что этаж был вторым, а дом трехэтажный. Квартира на глубокой площадке, вторая справа, в углу. На косяке её двери несколько кнопок разной формы и цвета с фамилиями хозяев коммуналки.
Он помнил каждую мелочь там – внутри квартиры, каждую складку на шторе, кривой затвор на форточке, зелёный цвет чайника, скрип половиц и даже таракана, которого ловили они два дня. Он помнил все там, в недрах квартиры …
Но он не знал ее номер и номер дома. Помнил лишь на какой улице он находился. Не мог найти и двор, потому что такие дворы-колодцы шли по этой улице один за другим. И, к сожалению, он не был уверен в подъезде – вроде второй от арки… Строились эти дома видимо одними строителями, одним проектом и были похожи, как близнецы.
И вот он ходил по этим дворам…
Правый дом, второй подъезд, нет-нет, вторая парадная, говорили здесь, второй этаж, дверь в глубине… Сорок третья? Или…
Если в подъезде стояли домофоны, он набирал – 43.
– Здравствуйте, я ищу Александру. Скажите, пожалуйста …
Иногда его не дослушивали, говорили, что здесь такая не живет, иногда даже – такой … Приходилось набирать повторно.
– Извините, это очень важно. Скажите, а в 80-м году в вашей квартире не могла жить женщина по имени Александра? Мне очень важно это знать.
Когда прошел третий двор, достал блокнот и записал.
» 16 – нет никого, 24 – точно нет, 32 «а» – не знают, купили…»
Дворов было много, нужно было вернуться в те дома, где не ответили, где не дозвонился в квартиры, где остались ещё вопросы.
Он поднимался по пологим ступеням большого глухого подъезда. Высокие окна были пыльны, пахло кошками. Этот запах был и тогда, он помнил его.
– Здравствуйте! – он поклонился.
Навстречу шла пожилая женщина в сером пальто с хозяйственной сумкой в руках.
– Здравствуйте, а Вы к кому? – поинтересовалась она.
– Мне на второй этаж. Я ищу Александру, женщину примерно за шестьдесят. Вы не знаете, живёт здесь такая?
– А в какой квартире?
– Угловая справа. Но это было давно. Ещё когда были тут коммуналки. Вот не помню точно дом…
– Угловая? Нет. Там Иванковы живут, жена и муж, двое детей с ними. Нет там никакой Александры. И я вообще не слыхала о такой в нашем доме, а я давно тут, с детства.
– Спасибо, – он опустил голову и начал спускаться по стертым ступеням.
Женщина шла следом.
– Послушайте, а как ее фамилия?
– Если б я помнил, то нашёл бы по справочнику или по базе данных. Но я не помню, вернее, не знаю.
– Как же? А кто она Вам, если не секрет? – женщина оказалась словоохотливой.
Он оглянулся, замешкался, не знал, что и сказать…
– Она? …
И кто она ему?
Александра … Саша … Шурочка …
У любви нет точного определения. Просто факт. Она либо есть, либо нет. Все остальное – картинки с субъективным раскладом чувств и возможностью последствий.
Александр Игоревич всю жизнь надеялся, что любовь – хрупкое чувство. Оно не выдержит долгой разлуки, оно уйдет, исчезнет, растворится. Те всплески счастья, которые возникали внутри него периодически от воспоминаний эпизодов тех мгновений его любви, ему помогали, поддерживали и в то же время приносили боль.
Он был виноват. Так и жил с инвалидностью в сердце сорок лет.
Всего скорей эти воспоминания подпитывали сердце, хотя… Именно сердце первым и дало сбой. Когда умерла жена, с которой прожили, считай, всю жизнь, с которой в последнее время жили не слишком хорошо, почему-то сердце заныло и – инфаркт.
При жизни жены они не выясняли отношения, не ссорились, просто в один момент начали жить практически раздельно, хоть и в одном большом доме. Разошлись по комнатам, общались лишь по хозяйственным нуждам.
Жена считала, что этот дом – её дом, а он тут – так… куда его девать? Так и говорила своим многочисленным престарелым подругам:
– Ну, куда его девать? Пусть уж живёт.
В доме рябило в глазах от картин в золоченых рамах, хрусталя, дорогой литой и точеной мебели, пестрых дорогих безделушек и ковров. Посреди зала стоял белый рояль, а на нем дорогая ваза с искусственными цветами.
Этот рояль был фальшивкой. Нет, не потому, что он был ненастоящий. Наоборот, он был самый что ни на есть настоящий, американский «Стейнвей и сыновья». Но у Александра он вызывал именно такие ассоциации – фальшивка. Потому что никто и никогда в их доме не умел на нем играть, и ваза с него не снималась, потому что его не открывали.
Как только приобрели, жена пригласила пару раз музыкантов на вечера, которые организовывала здесь. Но инструмент, что называется, не зашёл. Этой компании больше нравилась магнитофонная эстрада.
Столиком для вазы называл его Александр. Только стоил этот столик, как трёхкомнатная московская квартира.
Была попытка у жены и самой научиться музицировать. Она наняла себе педагога. Но вскоре от идеи отказалась. Она вообще мало что доводила до конца, исключая массажные или маникюрные процедуры.
Не довела до конца она и единственную свою беременность. Хотя в этом – грех её винить. Но Александру почему-то казалось, что именно ее себялюбие и не дало ей стать матерью.
В последнее время он много думал об этом. Он знал женщину, рояль род руками которой мог бы ожить.
И все равно он скучал по жене. В последние годы отношения их стали лучше. Обоим не здоровилось, они гуляли во дворе или выезжали в парк. Кормили уток на большом пруду недалеко от дома. Александр вдруг увлекся рыбалкой. Уже не хотелось ничего друг другу доказывать.
– Почему мы раньше тут не гуляли, Свет? Хорошо же…, – они сидели возле пруда.
– Дураки, – кивала жена.
Но раньше они все куда-то бежали. Он старательно рос по своей чиновничьей линии, дорос до Министерства в Москве. Отец Светланы тянул его стремительно. Не успевал Александр привыкнуть и освоиться на одной должности, как тесть уже потирал руками – готовилось зятю повышение.
И повышение это было заслуженно, потому что Александр и правда был трудолюбив, умён, одарен хваткой руководителя. Он умел рисковать, перестраиваться и требовать. О таком зяте заместитель председателя совета министров, возглавляющий государственный комитет по делам строительства Игнат Павлович Иванов мог только мечтать.
И лишь поначалу такой зять чуть не ускользнул от него, пришлось принять меры. Об этих мерах проболталась Александру жена, но много лет спустя, когда Игната Павловича уже не стало, когда поссорилась Светлана с матерью, и та, в сердцах, просветила ее. Она и сама долго многого не знала, отец не стал тогда тревожить юную душу избалованной и изнеженной дочери.
– … А кто она Вам, если не секрет? – женщина оказалась словоохотливой.
Он оглянулся, замешкался, не знал, что и сказать…
– Она? … Она – это все, что у меня осталось, наверное.
Пожилая собеседница больше не стала ничего спрашивать. У неё побежали мурашки от боли во взгляде мужчины. Было понятно – он ищет очень дорогого ему человека.
А он направился в следующий двор. Ноги промокли. Звонил, стучал, нарывался на грубости и непонимание, а иногда подолгу беседовал, сбивчиво объясняя свою ситуацию. А потом пошел в следующий двор, и в следующий…
Вечером он вернулся в гостиницу совсем разбитым. Упал на гостиничную кровать прямо в куртке, закрыл глаза. Болели ноги и спина, тяжело дышалось, гудела голова. Но утром все повторилось, он опять пошел её искать.
***
Осень тогда была дождливой. Она укрыла питерский асфальт золотым пледом и лихо поливала этот плед дождями. Торговля бурлила на улицах, тогда были разрешены повсеместные ларьки, лотки и просто торговля с рук.
Они с будущим тестем приехали в Питер из Новосибирска на совещание по проблемам строительства в рамках новой всесторонней демократизации общественно-политического и экономического строя.
Мероприятие было крайне важным для секретаря обкома Иванова, он ждал перевода в Москву. А молодой Александр Мерзляков тогда ничего ещё не ждал. Да, он как-то неожиданно для себя из комсомольцев-активистов вдруг стал в области правой рукой секретаря обкома партии. Но он не строил грандиозных планов. Просто работал.
В области строился новый завод, и Александр курировал эту стройку. Но он был ещё молод, и ещё не осознавал всю ответственность, которая свалилась на его молодые плечи. Казалось – все решаемо, и жизнь свою он может повернуть так, как ему сейчас захочется.
Вот и сейчас, в Питере, он наслаждался прекрасным городом. Настроение было великолепное. Иванов гонял его по каким-то своим нужным делам. И вот на станции метро Витебская Саша вдруг услышал льющуюся нежную мелодию. Она проникала куда-то в глубины души, и он направился не на выход, а к ней.
Юная худенькая девушка в голубом берете и нежном газовом платке играла на скрипке. Серая влажная в подтеках стена возвышалась за ней. На девушке – клетчатое короткое пальто, короткие полусапожки. Ноги тоненькие, как у балерины. Перед ней на земле лежит открытый футляр от скрипки, туда люди бросают мелочь.
Александр застыл. Какой-то удивительной была вся эта картина. Драматизм и надлом музыки, голубой шарф на шее девушки, её кудрявые волосы, грязная стена и ее красные от холода руки. Было видно, что здесь, в продуваемом сквозном пространстве девушка замерзла. Но казалось, что этот холод её будоражит и помогает играть с большим надрывом.
Рядом стояли торговцы, сновали покупатели, что-то продавалось на лотках, кто-то торговался, кто-то бросал в футляр деньги, но задерживались люди ненадолго. И только Александр застыл.
Девушка закончила эту мелодию, сунула скрипку подмышку, поежилась, потерла красные свои руки, подтянула на них рукава свитера из-под пальто.
А потом положила скрипку на плечо. Смычок взмыл в воздух странным каким-то слишком виртуозным движением, как будто скрипка начинает главный свой осенний танец. Девушка закрыла глаза, она как будто отдавала что-то свое последнее, как будто дарила себя всю – этой своей мелодии. Пространство метро наполнилось новыми звуками.
И столько грусти в этой мелодии, столько трагизма и боли! И музыка эта лилась по серой грязной стене, и поднималась куда-то вверх, как будто пыталась доказать что-то своё, что-то, что не выскажешь словами.
Александр ушел в музыку с головой и тут…
Подросток лет пятнадцати присел как-то неловко возле ног скрипачки и тут же подскочил, унося с собой футляр.
– Украл, украл! Вор! Ловите! – закричала торговка, пришедшая в себя первая, её крики ложились на мелодию.
Глаза девушки были закрыты, она продолжала играть неистово и виртуозно.
Александр рванул за вором первый. Он быстро вбежал по ступеням, не опуская из вида подростка, крикнул прохожим:
– Держите вора!
Грузный мужчина встал поперек дороги мальчишки и тот, толкнув его плечом, остановился, оглянулся на приближающегося Александра, бросил футляр и рванул на трассу. Тормозили с визгом автомобили, воришка хватался за капоты, лихо перепрыгивал многополосную дорогу.
Александр не стал догонять. Поблагодарил мужчину, начал собирать в футляр рассыпанную мелочь. Футляр был сломан, крышка отлетела. По лестнице поднималась растерянная скрипачка.
– Вот. Он бросил, сломал футляр, гад …, – Александр все ещё находил деньги, разбросанные на асфальте, – Вот, все, что нашел, – он протянул деньги девушке, начал искать опять.
– Не надо. Не ищите больше, – голос грудной, несмотря на внешнюю балетность, – А футляр и был сломан, он часто ломается. Спасибо Вам!
Она была очень серьезна. Но почему-то казалось, что это не воришка её расстроил. Что-то более трагичное случилось у девушки.
– И часто тут у вас такое? – спросил Александр. Ему хотелось познакомиться поближе.
Но девушка знакомиться была не настроена.
– Случается, – сказала она равнодушно, отвернулась и направилась по проспекту.
Александр должен был идти в другую сторону, но ноги повели за ней. А девушка шла все медленней и медленней. В конце концов она просто остановилась на небольшом мосту. Александр наблюдал. Она долго стояла, смотрела на воду, ветер поднимал её голубой шарф.
Потом она подняла футляр со скрипкой, положила его на ладони и протянула их за перила моста. Она стояла и смотрела на футляр.
И тут Александра осенило – она собирается скрипку бросить в воду, она прощается с ней. Он побежал по мосту.
– Девушка, нет! Не делайте этого, прошу!
Она замешкалась, обернулась, она не ожидала этого. Он ухватил футляр, теперь они держали его оба над водой.
– Это Вы? Зачем?
– Я не мог позволить Вам, вы…
– Я ее опозорила, я должна …, – она слегка подбросив, толкнула скрипку, но футляр завис над водой, его крепко держал Александр.
Он перехватил футляр удобнее. Аккуратно перенес из-за перил в безопасность, скрипка выехала из футляра.
– Видите, она сопротивляется. Значит – судьба ей дарить музыку и дальше, – он положил сломанный футляр на плитку моста, поправил скрипку, – Ну, за что Вы ее так? А?
– Я не должна была играть в переходе. Я обещала…
– Кому?
– Маме…
– Зря Ваша мама такая строгая. Я вот первый раз в жизни слышал, как звучит настоящая скрипка. Верите? И если б Вы не пошли в переход.., – девушка уже уходила от него, – Ну, куда же Вы? Вы сегодня весь день от меня убегаете, а я догоняю. У Вас строгая мама, да? – спросил, шутя. Он изо всех сил пытался завести разговор.
– Мама умерла два месяца назад.
– Ох! Простите меня, дурака… Соболезную. Так она… Ааа. Теперь я, кажется, начинаю понимать. Простите ещё раз…
Какое-то время они шли молча. Ветер тревожил жёлтые кроны деревьев, тоскливым шуршанием разметал листья. Заговорила она первая.
– Я всю жизнь играла для неё. И ради нее. Я только и делала, что играла. А теперь мне незачем жить, и музицировать тоже – незачем.
– Но душа Ваша просила музыки. Ведь иначе Вы не пошли бы в переход, правда? Так значит…
– Это не душа. Это желудок. У меня кончились деньги, мне совсем нечего есть…
– Но это же поправимо! – он даже обрадовался, полез в карман, – Деньги есть у меня! Вот! – он доставал из кошелька деньги, – Здесь мало, но у меня в гостинице ещё есть, я завтра Вам принесу.
Она остановилась, посмотрела на него осуждающе.
– Неужели Вы и вправду думаете, что я возьму у Вас деньги? Какой же Вы? Не ходите за мной больше…
Она прибавила шагу.
– Простите! Вы же уже поняли, что я– болван! Ну, болван, да, – девушка шла быстро, плотно сжав губы, он пытался забегать вперёд, но уже понимал, что разговаривать с ним больше она не будет, лишь прокричал вслед, – Я…я буду ждать Вас завтра в том же переходе! Хорошо? Приходите, пожалуйста! Я очень сильно буду ждать! Буду оберегать Вас от воров!
А завтра был сложный день. Сначала Александру никак не удавалось вырваться, и только после обеда он прибежал на Витебскую. Девушки там не было. Не было ее и с утра – рассказали ему местные торговцы.
Как он ждал ее тогда! Как ждал! Почти три часа он ходил туда-сюда по площади и проспекту, спускался в метро и выходил обратно. Он знал – его ждёт Игнат Павлович, знал, но упорно оставался здесь. И его ожидание было вознаграждено.
Скрипачка пришла. Она, конечно, видела его, но не подала виду. Деловито разложилась и заиграла. Средних лет торговка поднесла ему раскладной стульчик. Все уже знали, что он ждал эту девушку долго. И он был благодарен, сел напротив девушки и с наслаждением слушал.
Слушал он больше двух часов. Она улыбнулась ему и это было счастье. Уже ушли торговцы, уже отобрали у него стул. И когда он понял, что скрипачка его без сил, что она заканчивает, он подошёл к футляру и положил несколько крупных купюр.
– Вы что! – она вытаращила глаза, – Вы зачем это? – она присела, озираясь, прикрыла деньги красными ладошками, подняла на него глаза, – Заберите, это очень много.
– Имею право. Сколько хочу, столько и плачу.
Она собрала деньги, сунула ему в руки.
– Вы точно болван! Такие деньги! Тут же…тут же сейчас не безопасно. Пошли скорей отсюда, – она быстро собрала свою скрипку и направилась вверх по лестнице.
А навстречу уже спускались два крепыша. Девушка тяжело вздохнула:
– Приехали…
Откуда провинциальный парень мог знать, что в Питере в те годы действовали свои законы? Нельзя было просто так зарабатывать, за место нужно было платить. Вчера у скрипачки день закончился как-то неудачно для местных бойцов. А вот сегодня они уже следили за ухажером, появившейся здесь вчера скрипачки.
– Ребят, сколько я должна? – испуганно пролепетала она. Она уже видела, как снимают они дань с торговцев.
– А пусть за тебя кавалер уплотит!
А дальше началась драка. Александр драться умел, чего уж. Этих двоих он бы раскидал, но появились ещё двое…
А вот девушка не растерялась, она побежала в ближайший магазин, и вскоре тут появился наряд милиции. Вовремя. Александра запинывали в грязном сером углу перехода. Вокруг ходил и стоял народ, все ругались, охали, говорили о безобразии, творившемся в городе. Но кто ж полезет в драку …
Милиционеры лениво остановили избиение. Парни, хромая, поглаживая фингалы ушли обозленные. Деньги им забрать не удалось.
Скрипачка сидела над Александром.
– В больницу?
– Нет – нет! Все нормально! Сгруппироваться,– он ещё сидел на бетоне, трогал скулы.
– Тогда вызывайте такси и домой поезжайте. Вы где живёте, Вам раны обработать надо. А тут… Я не знаю где травмпункт тут…, – она очень переживала.
– Я не местный. Я в гостинице живу, но туда мне точно нельзя в таком виде, она обкомовская, – он осмотрел себя, – Ох!
– Тогда ко мне! Поехали ко мне побыстрее!
Они поднялись наверх, Александру больно было наступать на ногу, она придерживала его. Поймала такси и назвала адрес: улицу и номер дома. Он полжизни будет пытаться вспомнить этот номер, но так и не вспомнит.
В темном коридоре коммунальной квартиры пахло луком, пылью и старой обувью. В простенке, между завешанными одеждой вешалками, кто-то разговаривал по телефону.
В глубине коридора возник свет, это скрипачка открыла свою комнату. Вернее, это были две комнаты. Из большой светлого зала выходила ещё маленькая спаленка.
Потолки высокие, окна завешены шторами. В углу комнаты – портрет миловидной и достаточно молодой для поминального портрета женщины, обложенный цветами. У стены фортепиано с белой кружевной салфеткой и статуэтками слонов.
И книги, книги, книги…
Эти воспоминания, все то, что случилось тогда, шли рядом с ним всю жизнь.У них было свое право на странствие. Они приходили, когда было очень плохо, и он улыбался. Окружающие не понимали, психовали. А иногда они появлялись, когда хорошо и доставляли грусть. И тогда в моменты всеобщего веселья, он уходил в себя.
Эти воспоминания сами знали, когда нужно отойти, на время исчезнуть. А когда – появиться вновь с мелочами, запахами и будоражащей душу внутренней дрожью.
Пришлось раздеться. Накинуть то, что нашла ему девушка. Он сходил в общий душ, где обругал его пьяный сосед.
– Эй, ты, а ну выходь! Сашка! У тебя и так денег нет, а ты воду на мужиков тратишь? – кричал он девушке, – Как звать-то ухажёра твоего? А?
– А я не знаю. Мы не знакомы…
Александр в полотенце выглянул из ванной комнаты.
– Также. Я тоже Сашка. Мы тёзки, оказывается. Ой, смотрите – таракан.
– Где? – Саша оглянулась, сняла тапку и смело рванула в бой с тараканом.
Александр пришел на помощь, пытался задавить таракана босой ногой.
Таракан был быстрее, он скрылся под ободранным куском линолеума.
Она смазала его раны противной мазью, потом они пили чай с баранками. Больше у неё ничего не было. Не было даже сахара. Она штопала его порванную одежду, и слушала.
Он рассказывал о себе, о работе стройки, из-за которой сюда приехал, о жизни в Новосибирске. Рассказывала и она. Недавно она забрала документы из консерватории.
– Соседка тетя Люда возьмёт меня на рынок. Она ездит за товаром часто, вот я и буду ей помогать на рынке.
– Но Вы же прекрасная скрипачка!
– Видимо, время такое. Музыканты сейчас не требуются, – с грустью произнесла она и протянула ему зашитые брюки, – Вот, одевайте, а то впервые в гостях и уже без штанов.
Ее улыбка была очаровательна! Они попрощались, но он вернулся. Зашёл в первый же продуктовый магазин, купил сахару и много ещё чего и вернулся. Она ворчала, но все же сдалась – взяла продукты и его обещание прийти в гости ещё.
Счастливый, он смотрел на её окно, а она махала ему рукой и улыбалась. Второй этаж, подрагивающая рябина под окном. Да! Там была рябина, он помнил. А ещё за домом – высокие тополя.
Игнат Павлович, увидев помощника с фингалом, пришел в ярость.
– Я– тебя… А ты… Где был? В травмпункте? Больше ни на шаг от меня…
Но у Игната было много дел, и Александр все же улучил момент. И ведь вот нашел он тогда и двор, и дом. Нашел…
Пришел с тортом и продуктами.
Сашенька опять бурчала. В этот день они гуляли по Ленинграду. Бегали под дождем короткими перебежками из укрытия в укрытие, смеялись, Александр приставал к прохожим с глупыми вопросами.
– А знаете ли Вы, что эта девушка – виртуозная скрипачка?
А Саша читала стихи. Она очень много знала стихов. Они замёрзли, купили большую кружку горячего кофе и пили его по очереди. Они были счастливы.
А потом они целовались, и он позвал ее с собой в Новосибирск. Замуж позвал. Она вдруг загрустила. Почему-то прочла строки:
– Это песня последней встречи.
Я взглянула на темный дом.
Только в спальне горели свечи
Равнодушно-желтым огнем….
– Саш, ты чего? Какое последней? Я же серьезно! Выходи за меня…
– Поехали ко мне, поехали, – потянула она.
А там…
– Сашенька, милая моя, ты точно этого хочешь?
– Да! Очень! Останься сегодня…
Вечером он позвонил в гостиницу Иванову. Наврал, что опять в травмпункте, раны лечит. Может секретарь ему и не поверил, но сейчас ему было все равно. Он должен быть с ней.
В его футболке на голое тело она играла какой-то бравурный марш на фортепиано, потом они опять ловили злополучного таракана всей квартирой жильцов, а потом была ночь …
И когда сидели они на подоконнике, смотрели на стену ливня, она опять читала грустные стихи:
– Природа подвергается разрухе, отливы превращаются в прибой, и молкнут звуки – по вине разлуки … меня с тобой.
– Ты едешь со мной, слышишь! Никакой разлуки! И хватит грустить! – говорил он размеренно и четко, – Я сегодня же объявляю, что влюбился, и еду назад исключительно с невестой!
А на завтра…
Звонок по телефону рано утром. Сосед стучит к ним в комнату – требуют к телефону Александра. Все уже знают, видимо, место, где он находится.
Игнат Павлович не зол, он – грустен.
– Срочно! На тебя заводят уголовное дело, Саша!
Сашенька смотрела на него как-то странно.
– Саш, я вернусь. Вот решу все дела и вернусь. Ты жди. Это ошибка какая-то…
– Конечно, Саш. Вернёшься… Я верю тебе, ты не думай, – и пока он собирался декламировала Ахмадулину, – Я над будущим тайно колдую, если вечер совсем голубой, и предчувствую встречу вторую, неизбежную встречу с тобой. До свидания, Саша!
А Александр уже думал об этом непонятном уголовном деле. Что там могло произойти?
Если б нашелся человек тогда, и сказал бы Александру, что это все ложь, он бы не поверил этому человеку. Настолько все было обставлено обстоятельно. С протоколами допросов, с фактами и цифрами. Вредительство, расход средств, коррупция…
Не было тогда большого опыта у Александра, он и правда часто рисковал, подписывал документы не глядя.
И все это было на руку его будущему тестю. Он-то как раз был опытным специалистом.
– Чем это грозит, знаешь? Это лет двадцать срока! Да и не общего режима, не надейся. Ты вернёшься калекой… Думаешь, я этого хочу? Думаешь, мне не придется разгребать? А я тебя – на мое место… Я…. Ох!
Он водил пятерней по жидким волосам, смотрел в окно…
– Я же не виноват. Я честен, Вы же знаете…
– В том-то и дело, в том и дело, Саша … Разве я переживал бы так, если б ты был виноват. Виноват – получи! Но… Есть у меня одна мысль. Директора Сычева, пенсионера этого… А что если нам… Но и от тебя мне уступка требуется, голубчик. Я теперь в Москве буду, а там своих прикрывают. Помогают, в общем. Знаешь же, что Светка по тебе сохнет. Женись… И тогда я наизнанку вывернусь, но вытяну тебя из этой истории.
Александр поднял на начальника глаза.
– Я не могу. Я люблю другую…
– Кого? Кого ты там любишь? Ты же командировочный, а командировочные известно… Вот и потянуло. Забудь! Думаешь, я не знал где ты? Знал, конечно. Думал, ну ладно, пусть парень порезвится. И сам был молодым, бывало разное. Но жениться… Если на каждой жениться… Но дело твое. Но тогда уж сам разгребай, я умываю руки.
И Александр тогда испугался. К нему в этот же день приходил следователь, задавал вопросы. Бил именно туда, где и правда была слабина и нарушения. Пусть небольшие, но раздуть можно… Александр покрывался испариной, не спал ночь.
А наутро Игнат Павлович вручил ему билет на поезд, который уходил через несколько часов.
– Срочно уезжай! Срочно! Без тебя тут разбираться будем. Делай все, как договаривались.
В репродукторе на вокзале звучал скрипичный концерт. Александр зашёл за здание привокзальных построек. Он бил кулаком в стену, он первый раз в своей взрослой жизни так горько плакал.
***
Александр уже понял, что пожилые дамы на скамейках, могут в деле поиска стать первыми помощницами.
– Александра? – две старушки переглянулись, – А это не та, что померла по весне? Помнишь, ещё сын приезжал на огромной машине.
Александр схватился за грудь, его качнуло, он ухватился за столб. Этого он боялся больше всего. Боялся, что она не дождалась, что умерла. Это значит, что и он – умер.
– Ты чего говоришь такое! Человека напугала! Он же сказал – справа парадная. А то Анастасия умерла, а не Александра. И жила вон в тех домах, – а потом к Александру, – Плохо Вам? Может скорую? Не слушайте ее…
– И верно, и верно – Анастасия…, – кивала вторая старушка.
Он опять звонил, стучал, уже не по первому разу обходил эти дома. Рябины нигде не нашел. Видимо от поисков, от дум этих уже помутилось в голове. Он направлялся в гостиницу, шёл по улице мимо дворов-колодцев и вдруг увидел со спины её – Сашу.
Тот же голубой шарф, походка…
– Сашенька, – он хотел крикнуть, но голос сорвался, ушел в свист, – Сашенька!
Девушка не оборачивалась, тогда он, как молодой, пустился за ней, тронул за плечо:
– Сашенька!
Молодая женщина обернулась. Похожа… Похожа, но…
– Извините, я, кажется, обознался.
– Ничего страшного, бывает. А я и правда – Саша, – и голос тоже был похож …
Господи, кого он ищет? Ведь искать надо не такую вот молодую женщину, а женщину лет шестидесяти. Ему шестьдесят пять, но Саша была моложе. Глюки, не иначе…
И опять он усталый и разбитый вернулся в гостиницу.
Завтрашний день он планировал, как последний день пребывания в Питере. Но хватит ли ему сил на завтрашние поиски?
И он пролежал почти до обеда в гостинице. Сил встать не было вообще. Вчера он выпил сердечные, возможно переборщил, и сегодня его тянуло в сон немыслимо. Хотелось спать до самого утреннего поезда.
Но он поднялся. Кофе он любил, но сейчас пить его побоялся. Сердце захлебывалось вчера, а сегодня просто ныло. Он достал из мини-холодильника колбасу и сыр, но засунул их обратно. Глотнул чаю, вызвал такси, хоть располагалась гостиница недалеко от домов- колодцев, и прежде он просто ходил туда пешком.
Но не сегодня…
Он вышел из такси и долго стоял на тротуаре напротив одного из дворов. Весна чувствовалась, небо было ярким. Он обошел все уже не раз. С чего начать сегодня? И тут на другой стороне улицы он увидел магазин музыкальных инструментов. На витрине красовались струнные.
Он решил перейти на ту сторону улицы, зайти в магазин.
– Вас что-то интересует, помочь? – молодая курносая продавщица в униформе спросила из-за прилавка.
– Да, покажите вот эту скрипку …
Продавщица аккуратно достала инструмент.
– Будете пробовать?
– Нет, что Вы! Я не умею. Просто я знал женщину, которая играла виртуозно. Она жила тут, вон в тех домах. Александра…
– Александра? Не Пахомова, случайно? – продавщица была молода, почти девочка.
– Я не помню её фамилии, а Вы что знаете Александру Пахомову, скрипачку?
– Ну, да.
– Я …. Я думаю, что ищу именно её, уже третий день, – сказал он, но подумал, что это неправильное выражение, он ищет ее всю жизнь, – Вы адреса ее не знаете?
– Адреса – нет, не знаю. Но точно вот тут живут они, в этих домах.. А Вам зачем?
– Живут? Она замужем?
– Да, замужем. И сынишка маленький, лет восемь, – продавщица немного напряглась. Не слишком ли она разболталась?
– Сынишка? А сколько вашей Пахомовой лет тогда? Примерно….
– Ну, я не знаю. Тридцать с чем-то.
– Можно я присяду? – попросил Александр и упал на мягкий стул, расстегнул пальто.
– Вам плохо? Может воды?
– Нет, нет! Просто я опять… не нашел. Опять не нашел…, – он встал и вышел, бормоча себе под нос, – Не нашел, не нашел …
Продавщица непонимающе смотрела ему вслед. Странный дяденька!
А дяденька вышел и посмотрел на дома с этой стороны широкой улицы. И вдруг увидел тополя. Они виднелись всего за одним двором колодцем. Всего за одним. Столько времени прошло. Те тополя, которые помнил он давно уж могли быть спилены. А новые могли вырасти. Он все понимал, но пошел в этот двор. Все равно сил на все дворы ему бы не хватило.
Во дворе встретил приветливую пару. Видимо, старик со старушкой вышли на вечернюю прогулку.
– Здравствуйте! Я ищу женщину лет шестидесяти по имени Александра. Она жила тут в семидесятых-восьмидесятых. Она скрипачкой была. Правда, лишь в юности, наверное… , – он так привык это спрашивать, что уже и не надеялся.
Но пожилые супруги переглянулись и женщина спросила мужа:
– Это же Машина дочка – Шурочка…
– Вы знали их? – он не дышал.
– Знали, знали, но Вы что-то побелели, молодой человек. Давайте-ка, сядем.
Они подошли к скамье, Александр сел.
– Вот тут они жили, в первой парадной. Вон их окна на втором этаже.
– Там рябина росла раньше, да?
– Рябина? Да-да! Была рябина, но давно уж срубили. Тут же капремонт был. Они тяжело жили. Маша её тянула, все со скрипочкой она тут бегала. Да умерла Маша рано, и осталась Саша одна, да ещё и беременная. Полы мыла у нас в парадной даже одно время. В квартиру, у неё же две комнаты-то, студенток взяла, квартиранток. А ещё ученики к ней ходили, на скрипочке всё пиликали. Даа- а, – вздыхала старушка, – А посмотрите, какую дочку вырастила – знаменитость. Теперь и деньги есть.
– А где сейчас Шурочка эта? – промелькнула надежда.
– Она переехала, а куда – не знаем, – развела руками старушка.
Надежда опять рухнула в пропасть.
– Так Вы у дочки и спросите. Она скажет, – посоветовал старичок, – Раз уж ищите, так поднимитесь, не поленитесь.
– Так дочка здесь? – Александр смотрел на эту пару, говорил устало, но хотелось кричать.
– Конечно. Она же в их старой квартире живёт с семьёй. Она и скажет, где мать-то… Вон, первая парадная, второй этаж, номер-то не помню, угловая квартира направо. Саша-то знаменитая у неё скрипачка.
– Пахомова?
– Да-да! Слыхали, да? Очень известная. Все знают.
Ноги Александра были ватными. Он примерно посчитал квартиры и нажал домофон первого подъезда, вернее – парадной, как говорили здесь. И почему ему всегда казалось, что подъезд был второй?
– Слушаю! – мужской голос в домофоне.
На этот раз Александр замешкался. Куда-то пропало его красноречие.
– Ээээ, яяя …
– Вы к кому? – голос нетерпеливый.
– К Пахомовым, – выговорил он, наконец.
– Я слушаю Вас! – никто не собирался открывать ему подъезд.
– Я, кажется, сейчас упаду, – он глубоко вздохнул, набрался сил, – Я ищу женщину, Александру, она, наверное, Ваша теща.
И дверь открылась.
Он очень медленно поднимался на второй этаж, навстречу уже быстро спускался молодой мужчина.
– Вам что, правда плохо?
– Да уж… Мне бы адрес Шурочки, – проговорил Александр и остановился, навалился на перила. Голова его кружилась.
Но мужчина подхватил его под руку и помог подняться в квартиру.
– Пошли, пошли. Я – врач! Не волнуйтесь. Не разувайтесь, ложитесь на диван.
Александру было неловко. Он все же разулся, и не лег, а сел, привалившись на спинку дивана. Он даже не оглядел квартиру, не до того.
И тут в комнату зашла Она…. Та самая молодая женщина, которую вчера окликнул он на улице, приняв за Сашеньку. Она была в домашнем платье, похожем на длинную футболку. Совсем, как Саша тогда, в ту их единственную ночь. И опять она была копией той Саши.
Господи! Она же ее дочь! Голова шла кругом. Ему уже измеряли давление, сердцебиение, повесили неизвестный ему аппарат на руку.
– Давление у Вас высокое, и сердцебиение … Чем болеете? – констатировал хозяин.
– Инфаркт был.
– Так, я вызываю скорую. Вам в больницу очень желательно. Поедете?
– Нет. Я просто устал. Отдохну, и все придет в норму.
– Боюсь, что это не так, – хозяин смотрел строго, – Сейчас я сделаю Вам укол.
Он вышел из комнаты. Они с женой шептались, переживали за гостя. В комнату заглянул мальчик лет восьми.
– Иди сюда, – махнул ему рукой Александр, – Как звать тебя, герой?
– Саша.
Александр улыбнулся. Неужели и папа мальчика тоже Саша?
– А как твое отчество?
– Михайлович, – гордо ответил мальчик и добавил, – А папа Михаил Сергеевич, а мама Александра Александровна.
Пришел Михаил со шприцем, прогнал сына, рассказал, что будет колоть.
– Вы извините меня. Пришел тут …, одни хлопоты от меня, – Александр застегнул ремень, – Мне бы адрес Вашей мамы, Саша! Как она? – обратился он к зашедшей в комнату хозяйке.
– Мы с вами сейчас чайку попьем, специального, от высокого давления. Вам передохнуть надо. Заваривается. Мама? Мама нормально. Вы были знакомы?
– Да. Были. Но давно. И я бывал в этой квартире, – он огляделся, головокружение прошло, – Только не в этой комнате, а там, в правых. Эта комната была занята каким-то сильно выпивающим мужчиной.
– Да… Только наш зал это целых две комнаты. Мы объединили их пятнадцать лет назад, когда выкупили всю коммуналку. Я за границей поработала, появились средства. Да и Миша хорошо зарабатывал. Вот и маму отделили не так давно.
– Мне нужно ее повидать. Саша, простите, у женщин такое не спрашивают, но я уж… Вы какого года рождения?
Она присела в кресло, опустила голову, потом подняла на него глаза.
– Восьмидесят первого, июль. А вы – Александр? Да? Вы – мой отец?
Александр опять схватился за грудь. Но сделал это на всякий случай, сердце держалось. Слишком много потрясений у него в последнее время.
– Видит Бог, не знал я о Вас, Сашенька. Но должен был знать, должен …
Они перешли на просторную светлую кухню. Эту квартиру он ни за что бы не узнал.
– У вас нет тараканов?
– Тараканов? Да что вы! Конечно, нет. Я их боюсь…, – Саша перевернула плечами.
– Жаль. А были. И ваша мама их совсем не боялась. Вела с ними решительный бой тапкой.
Пили чай. То ли укол так расслабил Александра, то ли сама эта теплая обстановка, то ли рядом присутствующая настоящая дочь, внук, о которых он и не подозревал, но Александр аккуратно утирал набегающие слёзы, делая вид, что хлюпает носом из-за чая.
– Расскажите мне, Саша, о том, как жили с мамой. Тяжело было?
– Эй, кто-то хотел в шашки рубануться? А ну, пошли, – Михаил тактично увел сына.
– Жили… Как все, жили. Поначалу маме тяжело было. Но она говорит, что мое рождение её спасло. Как второе дыхание открылось. Я маленькая родилась, меньше двух кило. Вот она с первых дней и боролась. Так привыкла, что уж и не могла остановиться. Работала в трёх местах. Лет до девяти моих у нас квартирантки жили. Нормально, в общем. Тогда все выживали.
– Я очень виноват перед вами обеими! Очень!
– А Вы как жили? Если честно, я так и не поняла, что же тогда произошло? Почему вы расстались с мамой. Она все время говорит, что такова была судьба и обстоятельства. Говорит, что сама хотела ребенка. Но я точно знаю, что она ждала Вас. Все время ждала. Говорила, что предчувствует встречу. И … А что мы тут сидим?! Надо же ей позвонить! Она ведь до сих пор Вас ждёт!
– Саша, нет…Нет… Пожалуйста, не звоните ей. Я так хочу сам к ней прийти. Сам, понимаете, – Александр встал.
На кухне показался Михаил.
– А я вообще против. Но врача никто не спрашивает, да? Вам в больницу надо! И желательно побыстрей. И эти волнения…
– Эти волнения будут ещё сильнее, если я не встречу сегодня Сашу. Я же умру тогда точно… Адрес мне скажите, пожалуйста.
– Я отвезу Вас, – сдался Михаил, – Но у меня условие – после везу Вас в больницу!
– Согласен, – поднял обе руки Александр и посмотрел на внука, – Вот видишь, как надо слушаться!
Спускаясь с лестницы, он оглянулся на дочь и внука, на двух Саш.
– Я жил вот так, жил, Сашенька. А оказывается у меня такая семья! – сердце и правда колотилось, Александр чувствовал свое тяжёлое дыхание.
Доехали довольно быстро. Новые многоэтажные здания современного микрорайона.
– Вот тут. Вас проводить?
– Нет, можно я сам…
– Да. Но если что – звоните с номера тещи. Пятый этаж, квартира номер сто восемнадцать. Там лифт, и вот вам ключ от домофона. Только тещу не пугайте. Не хватало мне ещё… в общем, аккуратнее…
Александр и не мог иначе. Ноги были ватными, да и двигался он как-то замедленно, как будто ему было лет девяносто.
Вот она, квартира сто восемнадцать. Звонок… Он нажал… Что ответить на вопрос – кто там? Вот сейчас она спросит, а он просто ответит – Александр. Но разве поймет? Разве…
Дверь открылась без вопроса. Она не изменилась. Только волосы не такие пушистые, лежат волнами, опали немного щёки, ушла юношеская угловатость и худоба. А так – та же Саша. Всего два дня тогда у них было, всего два дня, а как будто их связывала целая часть жизни…
Она тоже смотрела на него в упор. А потом просто молча сделала шаг назад, как будто приглашала. Он шагнул в квартиру, огляделся. Наверное, надо было взять ее за руку, поцеловать эту руку, но имеет ли он право, не выдернет ли она ее?
И он опять посмотрел на нее. Что в глазах? А в глазах ее – смятение и ожидание. Она ждала, что же он скажет. А он – как язык проглотил…
– Саша, я…я… Ты… Прости меня, Сашенька, – и ноги его подкосились.
Собирался или не собирался падать он к ее ногам – не важно. Но к ее ногам он упал.
Тут же встала на колени и она.
– Саша! Саша, ты что? Встань! Не можешь? Тебе плохо? Сашенька, как же так… Как же?
Они оба сидели на полу у входной двери, держа друг друга за локти. Говорили суетно, перебивая друг друга…
– Я нашел тебя! Нашел! И почему я долго так ждал? Почему? – он ухватил её крепче, она тоже держала его, – Я не знал о дочке … Даже не догадывался. Понимаешь, Саш? Понимаешь? – он переходил в шепот и задыхался.
– Да-да… Успокойся, Саш! Конечно, не знал. Откуда же….
– Я – болван, Саш! Я – предатель… Ты меня гони, не прощай. Нет, – он качал головой, – Ты не должна…, – уже хрипел.
– Ну, что ты, Саша. Я не виню. Я знала, что ты когда– нибудь вернёшься, зачем гнать? Я ждала тебя…
– Нет, нет… Я должен был раньше…
– Помнишь, я тебе тогда сказала….
– Я помню, я выучил этот стих наизусть… «Природа… Природа… подвергается разрухе, отливы превращаются в прибой, – Александр хватал воздух ртом, Саша подхватила…
– И молкнут звуки – по вине разлуки меня – с тобой…» Но я не об этих стихах. Саша, я сейчас позвоню зятю. Тебе плохо. А он у нас врач, – она поднималась на ноги.
– Он внизу, – махнул на дверь рукой Александр.
– Что?
– Он привез меня к тебе…
И вскоре автомобиль зятя уже нес их к больнице. Они сидели на заднем сидении, держась за руки. Зять дал ему ингалятор и стало легче.
– Я не хочу в больницу, Саш! Я только тебя нашел.
– А я буду рядом. Теперь буду рядом, ты не переживай, Александр…, – гладила она его по руке, а он жал ее податливую руку тоже.
И вероятно, от обиды, что нашел, что все получилось, но вот приходится ехать теперь в больницу, или от того, что так жаль, так жаль всех прошедших лет, текли и текли у Александра слезы. Ведь мог же! Мог найти ее раньше, но тянул…тянул…
– Ты плачешь? Не плачь, Саша! Теперь все будет хорошо, – успокаивала она, – Ты подлечишься и мы будем вместе…
– Да! Теперь только вместе…
И она, чтоб успокоить его, чтоб отвлечь, опять читала стихи…
– А я вот какие строки имела в виду: » … Я над будущим тайно колдую, если вечер совсем голубой, и предчувствую встречу вторую, неизбежную встречу с тобой.»
По Питеру неслась машина, которая спешила в больницу, чтобы там помогли одному человеку осуществить то, о чем он так мечтал – жить с той женщиной, которую любил всю жизнь, и делить с ней эту любовь.
Он не опоздал к своему счастью. Он успел…
Рассеянный хореограф
