Меня всегда смешило: кадровый охотник берет неделю отпуска, чтобы отправиться на… охоту! Но дядя Прокопий только улыбался:
— Маленькая ты еще, не понимаешь. Если твой папа приехать не может, то почему бы мне не приехать к нему? Мы идем с ним охотиться на уток, и это уже не работа – настоящее удовольствие. Он ведь у меня один остался…
Я обижалась:
— А я? А мама? Разве мы не твоя семья?
— Не дуйся, а то щеки толстыми останутся, — смеялся дядя, — Конечно, семья! Но охота рядом с братом это совсем другое, не знаю, как объяснить.
Дядя Прокопий выкладывал на пол кухни добычу:
— Лучше посмотри, сколько уток мы добыли! Кстати, можешь отличить, кто из них уточки, а кто селезни?
— Конечно! – самоуверенно заявила я, — Вот эти, красивые, нарядные, которых много – девочки, а серые неприглядные, которых всего две, конечно, мальчики! Я правильно сказала?
— А вот и нет, — усмехнулся дядя, – Наоборот. Хотя когда-то все утки были такими нарядными. Хочешь, расскажу?
***
Үрүҥ Айыы Тойон работал, не покладая рук. То, что получалось, ему определенно нравилось, горы были высокими, леса – густыми, моря – глубокими, облака – пушистыми.
Үрүҥ Айыы Тойон – верховный бог, создатель мира в якутской мифологии.
Работать с природой было в радость, но, когда пришло время сотворить тех, кто будет населять придуманный им мир, Үрүҥ Айыы Тойон порядком устал и всех – зверей, птиц, рыб и насекомых – покрасил в белый цвет. Из-за этого началась полнейшая неразбериха, белые звери с трудом понимали, кто есть кто. Начались жалобы, никто не хотел быть похожим на другого. Вздохнув, Үрүҥ Айыы Тойон согласился исправить ситуацию и принялся за эту кропотливую, отнимающую много времени работу. Он уделял внимание каждой детали, но, проведя целую неделю за раскрашиванием бабочек, воскликнул:
— Почему всю работу должен делать я один? Пусть помогают другие Айыы, иччи и прочие!
Айыы – божества, иччи – ду́хи
История, поясняющая, кто такие иччи, здесь.
Разделил Үрүҥ Айыы Тойон работу между остальными, каждый своих подопечных раскрашивал и украшал, как мог. Вот только Сюнг Хаан, бог – покровитель птиц, был совсем молоденький и потому легкомысленный, ему не до подопечных было, всё время летал орлом, любовался красотами. Выкрасил он своих подопечных в серый и коричневый, мол, чтобы для врагов незаметными были, а потом махнул крылом:
— Берите каждый любую краску, какая понравится, — распорядился он, — Только, чур, потом не жаловаться!
Птицы обрадовались, милость выбора выпала только им. Первыми к краскам кинулись шустрые попугаи, а за ними уже все остальные. Утки-кряквы подскочили к зеленым и синим краскам, сунули туда свои головы, но полностью окунуться не успели, повздорили с попугаями, подрались, краски опрокинули. Попугаям и подоспевшим под шумок павлинам достались лишь остатки, но и их хватило. А вот бедным маленьким воробышкам было не пробиться, остались такими, какими Сюнг Хаан первоначально покрасил.
Когда вся эта вакханалия закончилась, птицы стали с интересом разглядывать друг друга. Кряквы возгордились:
— Ах, какие мы красивые! А что до этих выскочек-попугаев, они в наших краях не водятся, так что равных нам нет!
***
Мэй родился в семье обычных крякв. Он первым вылупился из яйца, рос быстрее братьев и сестер, был самым рослым и сильным среди всех утят в стае. Осенью отправился с родителями в свой первый перелёт, а весной в наши края вернулся уже не тощий птенец, а самостоятельный толстый красавец-селезень.
На дальнем озере, которое стая облюбовала для себя, Мэй встретил красавицу Каро из соседней стаи. Скоро они стали неразлучны, все утки знали, где виднеется изумрудная голова Мэя, там ищи и ярко-синюю голову Каро.
Пришло положенное время и в гнезде, которое любовно обустроил Мэй, появилось 12 яиц, ровных, крупных, белых с необыкновенным зеленоватым оттенком.
— Красивые утята должны появиться, — хвастал Мэй перед своей стаей, — У меня по-другому и быть не должно!
Однажды ночью, когда утки спокойно спали, в прибрежных камышах появились лисицы. Они давно приметили на озере красивых птиц и, дождавшись удобного момента, совершили нападение. Каро, ждавшая со дня на день появление утят, только дремала, поэтому успела поднять шум. Они с Мэем успели взлететь и теперь с горечью наблюдали, как лисицы поедают их неродившихся детей.
На следующий год Каро решительно заявила:
— На этот раз утята должны родиться!
Гнездо они с Мэем построили совсем в глухом месте, в стороне от остальной стаи. Яйца высиживали попеременно, старались не привлекать внимание врагов.
Только не знали, что их блестящие головы давно заприметила сова, как-то присевшая на верхушку дерева, под которым расположилось гнездо. Сова умела ждать, возиться с яйцами ей не хотелось. Только-только родившихся утят постигла страшная участь их нерожденных братьев и сестер.
Каро рыдала:
— Неужели мне так и не суждено стать матерью? Не обнять своих деточек? Не учить их премудростям жизни и не увидеть, как они становятся на крыло?
Мэй утешал жену:
— В следующем году мы построим гнездо там, где нас вообще никто не найдет! У нас обязательно будут утята, и мы покажем их всем в Великое перемирие на празднике Шахадьибэ.
На третий год, Мэй и Каро забрались в самую глухомань. К озеру они летали только ночью, чтобы их никто не видел, но ночи летом на Севере совсем светлые… Красивые синие и зеленые головы птиц привлекли внимание человека. Каро и Мэю и на этот раз удалось спастись, но наступивший праздник они вновь встретили без детей.
И тогда Каро кинулась в ноги Баай Байанаю:
— Смилуйся над нами! Сюнг-Хаан совсем забыл о своих обязанностях, не заботится о сохранении утиного рода! Помоги ты, великий Дух-покровитель всего живого!
— Что я могу сделать для вас, Каро? Лисицы едят уток и яйца, совы охотятся на маленьких утят, люди добывают себе пропитание. Так заведено не мной, и не мне вмешиваться в ход событий.
— Сделай нас незаметными! Наши яркие головы привлекают к себе ненужное внимание, а если мы будем обычными серыми утками – шансы выжить возрастут. Пусть я стану некрасивой, но мои дети будут жить! Прошу только этого!
— Хорошо, — согласился Баай Байанай, — Ты, Мэй, согласен?
Но Мэй покачал головой:
— Наши предки старались, боролись за свои красивые головы. Даже ради детей я не откажусь от этого!
— Так тому и быть. Ты, Мэй, и другие селезни, останетесь прежними. Но и опасностей для вас будет больше, ваши изумрудно-зеленые головы будут издалека привлекать и лисиц, и сов, и охотников. Вы же, уточки, — обратился он к Каро, — Потеряете свой нарядный окрас, зато сможете укрыть себя и свое потомство.
На следующий год в положенный срок утята Каро гордо поднялись в небо. Серая неприметная уточка со слезами на глазах наблюдала за первым полетом своих выживших птенцов.
— Ах, Мэй! Видел бы ты, какие красивые у нас с тобой детки! Зачем, зачем ты оставил себе красивое оперение? Лучше быть серым, но живым…
— А кто съел Мэя? – спросила я дрожащим голосом.
— Какая разница, падьэдуо? Кто бы то ни был, главное – съел. Он сам выбрал такую судьбу, понимаешь? Согласился бы быть серым, глядишь, дожил бы до глубокой старости. Но ты не торопись его осуждать, может, прожить жизнь короткую, но красивую, тоже неплохо? Кто знает?
