— Я вот не понимаю… Разве можно быть такой безалаберной? — поджав губы и глядя на коллег, вопрошала Клавдия Андреевна. — Как можно выносить мусор один раз в неделю? Это же смрад, бактерии. Решительно не понимаю…
Коллеги молча закивали причëсками и уткнулись в отчёты. Вступать в спор с Клавдией Андреевной всё равно, что ложкой воду из реки черпать — бессмысленно. Если уж она кого и назвала безалаберным, то от своего не отступит. На сей раз объектом осуждения стала Анечка — новый секретарь шефа.
Аня — дамочка двадцати шести годков от роду, смотрела на мир удивлëнно, словно она Дюймовочка и до этого времени жила в середине прекрасной розы. Но неожиданно сорвалась и свалилась прямиком в навозную кучу. Чем-то она напоминала Лилу из «Пятого элемента» и Семëн — охранник на проходной — каждое утро ждал, что она достанет пропуск и скажет: «Мультипаспорт…» Семён представлял себя Корбаном Далласом и даже ростом становился чуть выше и лысина его уже не смущала, а радовала, «потому что как у Брюса».
Анечка забегала в кабинет за три минуты до начала рабочего дня, суетливо включала компьютер, бежала к кулеру и частенько кидала пакетик чая обратной стороной, «заваривая» бумажку. Останавливалась возле зеркала и обнаруживала, что накрасила только один глаз. А однажды, со смехом рассказала, как пыталась оплатить проезд картой Пятëрочки.
Не от мира сего Аня была ровно час. Монотонность и рутина отдела статистики гармонизировали чакры, ментальное тело и биополя. В общем, успокаивали Анины нервы. Она включалась в работу, которую делала чëтко, быстро и строго по инструкции. На случайные ошибки реагировала взглядом Лилу, означавшим «Большой БАДА БУМ» и ей всё прощали. Потому что на самом деле Анечка была девушкой приятной, милой, незлобивой.
А утренняя рассеянность объяснялась тем, что она одна растит трёхлетнего сына и ей огромных трудов стоит собрать его утром в детский сад, выслушать монолог нытика-страдальца, пронести подмышкой до сада и сдать воспитателю. А потом четыре остановки ехать в битком набитом троллейбусе и, вывалившись на нужной остановке, успеть вытащить сумочку, покуда двери не закрылись. Ночами она подрабатывала на фрилансе, дабы увеличить семейный бюджет. Вот такая была Анечка — родом с другой планеты, хрупкая и нежная. Но если приказ подписан, то беспрекословно пойдёт спасать мир.
Клавдия Андреевна была её противоположностью. Как бы случайно, она оказалась вдвое старше, ответственней и пунктуальней. Ей никто не давал её пятидесяти двух, щедро отсыпая все шестьдесят. Её чакры работали согласованно и ничто не выводило её биополе из равновесия. Жизнь, день за днём, строго по заведённому порядку, мысли и документы на своих местах.
Она уже и забыла, что когда-то и ей было меньше тридцати и она опаздывала на работу, потому что ходила в кино с ухажёром, пытаясь устроить личное счастье, и найти сыну, которого воспитывала одна, отца. Но то ли чакры недостаточно светили, то ли звёзды заплутали и не сошлись. Но годам к тридцати пяти Клавдия решила, что не создана для семейного счастья и сможет выполнить своё предназначение, отдавая себя работе. Сын к тому моменту подрос, в школу ходил самостоятельно, научился разогревать обед. И Клавдия, ставшая уже Андреевной всецело отдалась работе, взяв на себя ещё и общественную нагрузку.
Вместе со скрупулёзным подходом к своим обязанностям, внутри Клавдии зарождалась Тëтка. Та тëтка, которая между субботником и парикмахерской выберет первое. Та тётка, которая гладит постельное бельё дважды: после сушки, и перед тем как застелить постель. Тётка, свято уверившаяся, что рукава летучая мышь не выходят из моды вот уже тридцать лет. Тëтка, выключающая свет на кухне только после того, как на дне раковины будет отражаться потолок.
Клавдии Андреевне казалось, что молодёжь тратит время попусту, шатаясь по кафе и паркам, что неплохо бы возродить традицию военной службы в четверть века и вернуть институты благородных девиц с обязательным курсом домоводства. В общем, у неё были вполне конкретные и весьма решительные меры молодёжной реформы.
И счастье страны, что к власти женщина так и не дорвалась, а ограничилась должностью старшего специалиста территориальной службы Росстата. Но в стенах родного учреждения Клавдия Андреевна не стеснялась радикальных суждений, и тем более осуждений. А осуждала она чаще всего нерадивую молодёжь, прожигающую жизнь не во благо общества, а во имя собственного удовольствия.
Приводить доводы — бесполезно. Клавдия Андреевна, махнув рукавом летучая мышь, в ответ выдавала двадцать аргументированных пунктов.
Последние две недели объектом перевоспитания стала Анечка, свалившаяся в Росстат как Лилу в такси Корбана и внеся разнообразие в скучную статистическую бытность.
— Анна, вам следует быть строже с сыном. Он садится вам на шею. Мой Андрюша в его возрасте уже сам зашнуровывал ботинки.
— Анна, вам не помешает вставать на час раньше, тогда и в пробках стоять не придëтся. Да, я встаю в 5 утра, успеваю сварить кашу и яйцо всмятку. Что? Каши быстрого приготовления — зло. Не советовала бы кормить ими ребёнка.
— На мой взгляд, белый пуховик в наше время верх безрассудства: на химчистку половина зарплаты уйдёт.
— Если жить по чёткому распорядку, то можно успевать всë. Жить как бог на душу положит — верх легкомыслия!
Любила, очень любила Клавдия Андреевна учить жизни нерадивую молодёжь.
А в тот морозный понедельник случилось неслыханное: Клавдия Андреевна проспала! Впервые с тех пор, как оставила попытки найти сыну отца. Виной тому «Рабыня Изаура», которую так не вовремя решили повторить по ТВ. Клавдия Андреевна полночи сопереживала несчастной Изауре и на чём свет стоит, кляла сеньора Леонсио. Оставшуюся часть ночи ей снился командор Орасиу и Жануария.
Вскочив за двадцать минут до предполагаемого выхода из квартиры, женщина заметалась по квартире, ругая Бразилию и крепостное право. Надев на пороге шапку из ангоры, вспомнила (будь проклято рабство), что забыла пакет с мусором. А это был священный ритуал. Действие, которое ни в коем случае нельзя пропустить. Ибо от маленького одноразового пакета (Клавдия Андреевна не признавала мешки для мусора, считая их рассадником порока), необходимо было избавиться утром. Чтобы, вернувшись после тяжёлого трудового дня возрадоваться чистоте и восхвалить себя — чистоплотную.
Негромко ругнувшись в адрес бразильского кинематографа и возликовав, что обувь она ещё не надела, Клавдия Андреевна пробежала на кухню, наклонившись, схватила пакет и коротким спринтерским забегом взяла курс к мусорным бакам, дальше на остановку и в родной территориальный Росстат.
Люди, уловив в исходящих от Клавдии Андреевны флюидах важность статистической отчётности, без которой мы не знали бы как хорошо работаем, расступались, освобождая дорожку, посыпанную песком. Женщина одаривала их благодарным кивком и уверенно мчалась на конечную остановку, дабы успеть занять место: ведь ехать почти полчаса.
Наконец, она устроилась у окна и взглянув на часы, улыбнулась — успевает!
Кондуктор, интересный мужчина лет пятидесяти, смотрел на неё изумлëнно. Конечно, он привык видеть одних и тех же людей на маршруте, а она новое лицо. Причём не абы какое лицо, а отдавшее жизнь статистике — науке, которая приблизительности не терпит! Хотя откуда ему это знать? Видно, хорошо разбирается в людях, раз разглядел сразу. Надо будет ещё поездить этим рейсом…
В автобус зашла мамаша с ребёнком, ну точно их Анечка-большой-бада-бум. Малыш, минуту смотревший на Клавдию Андреевну, вдруг громко зарыдал. Возможно, они часто ездили на этом автобусе и сидели на этом месте, но сегодня смотреть в окно не получится. И виной тому не только Клавдия, а ещё и мороз, сделавший окна матовыми.
Автобус довëз женщину до нужной остановки за пять минут до начала рабочего дня. Клавдия Андреевна выскочила из транспорта и устремилась к дверям. Семён, заменяющий Корбана Далласа, подтянулся и втянул живот. Женщина и его одарила кивком.
Впервые она зашла в кабинет позже всех. Шесть пар глаз уставились на неё в изумлении: неужели это возможно.
Анечка, наливавшая сливки в кофе, ожидаемо промахнулась и вылила содержимое на стол.
Клавдия Андреевна, расправив плечи, походкой от бедра прошествовала к своему столу, положила сумочку на кресло и гордо повернулась к коллегам.
Да, она тоже опаздывает! Заслужила это право, между прочим! Ибо никто из присутствующих не считал статистическую отчётность на счëтах. Калькуляторами избалованная молодёжь!
— Клавдия Андреевна… — пропищала Анечка. — Какая интересная у вас брошка…
— Брошка? — нахмурила женщина лоб под шапкой из ангоры. И в три шага подошла к зеркалу.
Серую, тёплую шапку из мягкой шерсти ангоры украшала… тëрка для овощей. Её родная тëрка с оранжевой пластиковой ручкой, треснувшей посередине. Своими мелкими зубьями она зацепилась за мягкую шерсть и проехала с хозяйкой от конечной до Росстата.
Как в замедленной съёмке Клавдия Андреевна увидела себя, наклоняющуюся за пакетиком с мусором, неловко покачнувшуюся из-за непривычной суетливости. И, видимо, в этот самый момент кухонный инвентарь, имевший законное место на гвоздике возле раковины, решил выразить хозяйке благодарность за то, что вот уже десяток лет она не покупает другую тëрку. Обнял её всеми доступными для выражения любви средствами, а обратно отцепиться уже не смог…
Клавдия Андреевна хотела было что-то сказать о безалаберной молодёжи, но ни одно слово не пришло на ум. Тогда она сняла шапку, водрузила её на стол и улыбнувшись сказала:
— Ах, такая ночь была, что чуть было на работу не опоздала!
Должна же в женщине быть хоть какая-то загадка? Вот пусть гадают теперь что привело её ночью на кухню. И на свою ли кухню привело. И почему вдруг в шапке?
А она пока покрасит губы розовой помадой и вспомнит усатого командора Орасиу… Ах, что за мужчина! Чем-то похож на того кондуктора из автобуса…
